Легендарный Аркадий Шилклопер о джазовых клише и Бутмане

Я хорошо знаю этот фестиваль. Мы много лет дружим с Ольгой Скепнер. Она — энтузиаст. В постсоветском джазе всегда так было: есть один человек, на плечах которого держится одно большое мероприятие. Фестивалей уровня «Усадьбы Сандецкого» в России мало. Здесь в Казани чувствуется работа команды. Каждый отвечает за свое. У нас есть специально прикрепленный человек. Он знает, когда нас заберут, когда у нас саундчек, когда обед. Такого в России я уже давно не встречал.

Одно дело, когда мероприятие организовывает чиновник, совсем другое, когда музыкант. Последний знает, что надо сделать, чтобы мероприятие всем понравилось. Чтобы оно достойно прошло и в качественном, и в музыкальном плане, был хороший звук и музыканты не мучились на сцене, а творили.

Примерно 4/5 своего времени я выступаю в Европе. В России я играю очень редко. И, как правило, это не джазовые фестивали. Я перестал играть на джазовых фестивалях. Существующая джазовая эстетика у нас здесь, меня не очень интересует. Творчество для меня — основной критерий в искусстве. И не важно: классика это, фольклор или джаз. Последние годы мне не хватает творчества в музыке. И поэтому я пишу большие аранжировки для камерных и симфонических оркестров. Играю с биг-бэндами. И сегодня я делаю междужанровые вещи. Я не джазовый музыкант. То, что я играю, это не джаз, а мое отношения к джазу. Я его так вижу сегодня. Завтра, может быть, я увижу его по-другому. Моя концепция отличается от привычного джазового клише, особенно в России. А это не всем джазовым организаторам нравится.

Сейчас появляются музыканты, которые добавляют в джаз этнические и классические элементы. Самое интересное рождается на стыке. В джазовой музыке уже все сделано. И можно либо имитировать, либо идти дальше — своим путем.

Надо все выучить и забыть. Именно забыть. Потому что эти клише у тебя в голове и ты их все время повторяешь. Ты становишься чьей-то копией. А я не хочу копировать даже самого себя.

Западная и российская публика отличаются. Российская публика, даже зная тебя, не дает фору. Она как бы говорит: «В прошлый раз мы тебя слышали, а в этот раз что ты нам покажешь?». Она ожидает. Нет такого, что ты пришел и тебе рады. Это в Европе публика заплатила деньги и ждет, что будет кайф. И там бывает такое, что на концертах, с моей точки зрения — слабых, люди все равно рукоплещут.

В России сложно с джазовой атмосферой. Разрозненные клубы, разрозненные фестивали. Не всегда есть дружеское варево среди музыкантов. На Западе люди варятся. Они играют друг с другом. У этого тут интересно, у этого тут. Каждый друг у друга что-то перехватывает. У нас этого нет.

У нас нет джазовых сообществ. В Германии есть союз джазовых музыкантов, есть джазовая академия. Есть исторический центр в Дармштадте. Они там собирают все, что связано с джазом. Есть целый институт, который занимается развитием джаза. А у нас джаз как искусство практически не развивается. У нас он развивается за счет талантливых и самобытных людей.

Бутман развивает джаз. Он профессионал, он зверюга. Он пропагандирует классический американский джаз, от которого мы в свое время балдели. Он играет джазовые стандарты, он не играет авторскую музыку, не приглашает аранжировщиков, которые бы написали для его биг-бэнда интересную русскую симфонию. Но Бутман не творец, а хороший джазовый исполнитель. Однако оставит ли он что-то в истории?

На Западе есть комиссионные программы. Я предлагал сделать такое у нас, но… Там берут композитора, дают ему гранд и карт-бланш. Он набирает себе музыкантов — кого хочет. Ему доверяют делать собственный проект. И через год он играет на каком-нибудь фестивале. Один раз с этим проектом. Это очень хорошая работа — звучит однажды, в одном месте. И это эксклюзив. А джаз — это эксклюзив.