Игорь Севрюгин о Лобкове, депутатах и должности президента Татарстана

О переезде в Москву

Мой переезд в Москву был связан с тем, что в один момент все мои друзья массово туда уехали. У меня не было безумного желания ехать. Здесь у меня было все хорошо: своя квартира, был «Дождь» — я был продюсером по Поволжью, была своя школа итальянского языка, где я индивидуально преподавал, переводил встречи и переговоры. Были проекты на местных телеканалах, например, на уже несуществующем iTV, на ТНВ. Конечно, переехав, я очень сильно потерял в финансах. Но в Москве я выиграл в карьере. И сейчас с деньгами все в порядке.

О возвращении на Дождь

В Москве я не сразу пошел на «Дождь». Три месяца проработал на ВГТРК. Зарплата там была в три раза больше, чем на «Дожде». Но были конфликты связанные с цензурой. Один мой репортаж сняли на стадии разработки темы — это была история о продаже домов -«книжек» на Арбате. Во второй раз с эфира сняли уже готовую большую программу о московском метро. Проработав три месяца, я понял, что деньги это не все. Есть ещё удовольствие от профессии и карьеры. И я пришел к Михаилу Зыгарю – тогда еще главному редактору телеканала «Дождь», и сказал, что хочу вернуться.

О Зыгаре

Миша собрал небольшую часть сотрудников, с которыми обсудил свой уход, до официального объявления. Я был в их числе. Мы, конечно, были в полном шоке. Как говорится, ничего не предвещало беды. Он объяснил, что хочет создать свой проект, который сейчас и создает — «Свободная история», где история будет излагаться не так, как в учебниках, и не через официальные лица. Миша над ним сейчас много трудится.

Он проработал на «Дожде» довольно долго — около 5 лет, и была усталость.

Мы все прекрасно понимали, что его книга «Вся Кремлевская рать» наделала много шума. Он был на подъеме. А уходить на подъеме гораздо приятнее, чем когда о тебе особо никто не говорит. Сейчас у него некая гастрольная деятельность: он ездит по разным городам, рассказывает, как все устроено в Кремле. Я вижу, что он получает безумный кайф. Я очень за него рад. Он ведёт на «Дожде» свою программу, а не сидит там круглыми сутками.

Телевидение настолько мимолетный продукт, что если я уйду с телеканала, то об этом будут помнить, максимум, дней 10. Потом о тебе забудут и зрители, и твои коллеги. Потому что ты не можешь оглядываться и ностальгировать, ты должен смотреть вперёд, угадывать смыслы, придумывать репортажи, темы. Все время вперёд, вперёд, вперед…

О большом корпункте «Дождя» в Казани

До 2014 года на «Дожде» была стратегия развития корпунктов. Первый большой корпункт — со студией, оператором, приглашением гостей — должен был находиться в Казани. Здесь мы должны были отработать все плюсы и минусы, чтобы внедрять такую сеть в регионы. После Казани должен был запуститься Санкт-Петербург, потом Чечня. Но произошёл опрос про Ленинград, произошло отключение телеканала отовсюду. Естественно, ни о каком развитии в регионах уже не говорили. Главное было спасти Москву, центральный офис. Все силы и средства были брошены на спасение «Дождя» в принципе. Проект региональных студий свернулся, и ни о каком дальнейшем расширении речи быть не могло.

О профессиональном долге

Моя личная позиция заключается в том, что я никогда не сотрудничаю с пресс-службами в таком ключе, как помогите, подскажите. Да, я обращаюсь туда с запросами, но ничего выходящего за рамки моей работы, не говоря уже о личных отношениях.

Профессиональный долг я ставлю выше личных отношений. Я не дружу и не пью на брудершафт с пресс-службами, я не общаюсь с ними в нерабочее время. Я даже со своими коллегами не дружу и не хожу по кабакам, чтобы не было ангажированности и дружбы, симпатии к какому-то человеку.

Мне, конечно, импонируют некоторые люди в Государственной Думе, даже из «Единой России», но это не значит, что я буду восхвалять их, если они делают что-то неправильно. Есть даже некоторые коммунисты в Госдуме, которые мне нравятся в плане своей работы. И из других фракций тоже есть люди. Но, в общем и целом, этот созыв себя дискредитировал.

О работе в Государственной Думе

Когда я в 2014 году пришёл в Госдуму, отношения были абсолютно разрушенными, с нами («Дождем») никто не хотел разговаривать, кроме разве что «Справедливой России». Коммунист Зюганов до сих пор к нам относится осторожно.

Когда происходит какое-то событие, я вижу, как журналисты федеральных телеканалов берут интервью у одних и тех же людей, а после этого я включаю телевизор и вижу одни и те же лица, абсолютно идентичные части интервью. У меня совсем другая история. Я беру в Госдуме интервью у тех, кто интересен лично мне и кто компетентен. Я полностью свободен в своей работе, а мои коллеги с федеральных телеканалов — нет. Мне никогда не звонили, чтобы я взял интервью вот у этого, чего-то не говорил или не давал в эфир. Потому что со мной этот номер не пройдет.

О лучшем журналисте в Государственной Думе

В Думе работает 50 или 60 СМИ, в пуле Нарышкина около 10 человек. Меня спрашивают, как ты попал в этот пул? В какой-то момент мне просто предложили. Поняли, что я делаю острые репортажи и не перевираю факты.

Когда Госдума ежегодно присуждала премию «Лучший парламентский журналист», они отсмотрели мои репортажи. Там есть депутатская комиссия, которая вместе с пресс-службой принимает решение. Была безумная дискуссия. Некоторые депутаты возмущались: «Как так? Мы «Дождю» будем присуждать премию? Посмотрите, что он такое показывает!» Другие им отвечали: «А разве мы такого не говорили?» — «Говорили! Но другие телеканалы этого не показывают, а «Дождь» показывает!» В итоге, решение было принято, несмотря на то, что некоторые моменты депутатам были неприятны, но они были профессиональны в плане подачи материала, комментариев. Журналист, то есть я, не переврал факты. И мне дали премию «Лучший парламентский журналист» по итогам 2014 года.

Об отношениях с чиновниками

Многие нам симпатизируют. Мы видим, кто подписывается на наш канал. Среди них есть очень крупные чиновники. Причем, они подписываются не через помощников, а от своего имени.

Недавно у меня был очень долгий разговор с одним из чиновников — заместителем главы департамента имущественных отношений минобороны РФ Алексеем Рогозиным, сыном вице-премьера Дмитрия Рогозина. Мы общались по поводу материала, который я сделал. Он говорит: «У меня нет никаких офшоров».

Я ответил, что не утверждаю обратного, а говорю, что Фонд борьбы с коррупцией обнародовал, якобы, офшоры, принадлежащие семье Рогозиных. Ваш официальный комментарий вы не дали, поскольку вы теперь являетесь чиновником и оперативно от вас его получить невозможно. Но как источник вы мне сообщили, что не являетесь владельцем офшоров. Я вашу позицию изложил. Вопросы ко мне в плане журналистики есть? Он ответил, что вопросов нет: «Я просто хотел сказать, что офшоров у меня нет».

О депутатах от Татарстана

Мне не нравится, как работает депутат Сидякин. Во-первых, человек не из региона. Он не родился, не вырос, не жил здесь. Он назначен. Он депутат, которого в 2011-м году спустили, и он пошёл от республики. А сейчас, в предвыборное время, появляются какие-то новости, истории, связанные с Сидякиным и Татарстаном.

Давайте, не будем обманывать себя: Сидякин — не лоббист республики Татарстан. Лоббистом Татарстана могут быть Гильмутдинов, Бариев, Лихачев, они родились, выросли, работали на благо республики. Переехав в Москву, они, естественно, продолжили делать это.

Например, Гильмутдинов пролоббировал поправки в законопроект о возврате рекламы на кабельные телеканалы. Собственно, без них пострадало бы ТНВ. Гильмутдинов внёс поправку, чтобы разрешить долю иностранного контента в 50% и размещение рекламы. В результате, договорились о 25%. И сейчас ТНВ может закупать иностранный контент.

Я считаю, что не особо сильно лоббируются интересы высокоскоростной магистрали. Об этом нужно говорить. Мы прекрасно понимаем, что сейчас Госдума — это не место, где принимаются решения, это площадка для высказывания своей позиции. Решения у нас принимаются только в одном месте — в Кремле, все остальное — площадки. Если мы не будем говорить о ВСМ в Госдуме, то об этом вообще мало кто будет разговаривать.

Татарстан один из первых субъектов в России, где развивается ИТ-отрасль. Но никто этим не занимается. Сейчас очень хороший момент — под эти выборы. Палата теперь будет избираться в таком составе: 225 депутатов по спискам партий и 225 — одномандатников. Соответственно, Татарстану можно провести хотя бы одного одномандатника, который не будет связан с единороссами и с их рамками. Будет какой-то свободный депутат от Татарстана, который будет, действительно, лоббировать местные интересы.

О должности «президент Татарстана»

До сих пор не понятна история с переименованием глав регионов. Почему не приняты поправки, не ведутся переговоры с конституционным комитетом? Я говорю о переименовании президента Татарстана в главу. Татарстан остался последним регионом, и сейчас в нарушении федерального закона Рустам Минниханов называется президентом. Татарстану дали отсрочку на год, и он имел право называться президентом. Его избрали как президента. На федеральном уровне его называют главой, но я его называю «президент» и всем своим коллегам говорю, что у нас есть регионы, у которых есть право принимать самостоятельные решения. Давайте, будем опираться на то, что у регионов есть право на такие решения. А не так, что Москва сказала, и нужно взять под козырёк. В республике есть своя Конституция, свои законы, где глава региона именуется президентом.

Да, есть федеральный закон. Но все мы прекрасно понимаем, как он был принят: Рамзан Кадыров в угоду Владимиру Владимировичу сказал, что негоже, чтобы все были президентами. Все переименовались, а Татарстан не переименовывается. Я считаю, что правильно делает. Это последний оплот конституционного устройства республики. Это мое личное мнение.

Законодатель может вывести Татарстан из-под действия этого закона. Для Крыма есть ряд исключений в данный момент, на время условного переходного периода. Для Татарстана тоже можно сделать условный переходный период, скажем, до истечения полномочий действующего главы субъекта. А когда истекут полномочия Минниханова, можно будет вернуться к разговору о названии должности. Однако разговора об этом в публичной плоскости, в том числе в Госдуме, нет.

О татарстанской национальной идее

Когда на «Дожде» решили сделать репортаж о Татарстане, было принципиальное решение, чтобы я не ехал в Казань. У меня другой взгляд. Когда я приезжаю в город, я вижу недочеты и недостатки. Потому что это моя родина, и я хочу, чтобы все было лучше. И поехала Анна Монгайт со взглядом человека, который никогда здесь не была.

Она мне позвонила и говорит: «Игорь, я знаю, куда уехали все московские хипстеры! В Казань. Это просто супергород! Я никогда не видела, чтобы чиновники настолько желали своему городу добра, счастья».

Я сейчас это говорю, и у меня мурашки по коже идут. Для Монгайт, которая большую часть жизни прожила в Москве, жизнь за МКАДом несколько другая. И для нее было удивительно увидеть здесь такие изменения. Она мне сказала: «Я знаю о чем будет мой репортаж. Он будет о татарстанской национальной идее. О том как местное руководство хочет вернуть назад всех, кто уехал отсюда в Москву, другие регионы России и страны мира, чтобы они приехали и работали здесь на благо республики«.

Поэтому Казань произвела на нее большое впечатление. А если бы приехал я, все было бы по-другому.

В программе «Ездим дома» Павел Лобков и Саша Филипенко тоже рассказывали о Казани. Перед поездкой Паша долго ругал Дворец Земледельцев и другие объекты, ходил по редакции и кричал: «какой кич». А когда приехал, то увидел своими глазами, что в общей концепции эклектичной Казани ничего не выбивается, все на своих местах. Это он мне потом признался, когда приехал.

О Лобкове и толерантности

У меня в тот день был выходной, когда Паша сделал свое заявление (о том, что он ВИЧ-инфицирован — Inkazan). Но я знаю, что Паша ходил перед этим, очень нервничал. Обсудил с Наташей (Наталья Синдеева, гендиректор телеканала — Inkazan), с некоторыми коллегами, что сделает такое признание, чтобы никто не удивлялся.

По большому счету, никто и не удивился. У нас настолько толерантная среда, что мы ко всему нормально относимся. У нас работает девочка на инвалидной коляске — Женя Воскобойникова, и мы ей всячески помогаем. Она нам звонит: «Ребят, меня надо встретить!» Мы:»Окей». Три человека бегут, ее поднимают.

Мне кажется в Татарстане, в Казани толерантности больше, чем в других регионах. В Казани живут некоторые видные деятели, даже по теме ВИЧ. Здесь живет Света Изамбаева — первая женщина, которая рассказала о своем диагнозе. У неё дети. Она публичная персона не только в региональном, но и в федеральном масштабе.

В Казани есть прекрасный СПИД-центр, специалисты там одни из лучших .Когда я работал на ТНВ, то занимался этой темой. Была такая история. В детской инфекционной больнице, в Кировском районе на Горьковском шоссе, сделали во всех комнатах ремонт, и только в одной комнате ремонта не было. Там были дети, рожденные от ВИЧ-инфицированных матерей. Ещё не факт, что у этих детей есть ВИЧ. Наступала зима, а в окнах были огромные щели. И я нашел спонсора, который, сделал там ремонт.

Inkazan был одним из немногих средств массовой информации, который опубликовал репортаж об этом.

Об итальянском

Эта история, связана с отдыхом в Египте. Я познакомился с итальянкой, влюбился, потом понравился итальянский язык. Я стал учить, стал часто туда ездить. С итальянкой мы сейчас просто в дружеских-приятельских отношениях, а итальянский язык остался.

Я итальянский знаю очень хорошо. Я даже работал на телевидении в Италии и делал репортажи со своей озвучкой. Из-за того, что переехал в Москву, времени практиковаться нет, хотя итальянцев в Москве явно больше, чем в Казани. Я многое забываю. В последний раз летали со спикером Госдумы Сергеем Нарышкиным в Турин, там была межпарламентская встреча. Я понял, что забываю слова, элементарные, от ложки-вилки до зубочистки. Если язык не практикуешь, то он быстро пропадает.