Леонид Толчинский о Татар-информе, Равиле Муратове и запрете студентам работать в СМИ

Об учебе в университете

В Казанский университет, я поступил в канун периода Перестройки. Она овладевала умами всех и вся: кипели страсти. Физфак давал жару со своими революционными идеями. Я вернулся из армии членом КПСС. На волне демократизации оказалось, что студентов — членов партии не много и меня выбрали в партком университета. До того момента такого не было. Университет имел статус райкома партии — самостоятельной партийной единицы. Это была очень значимая позиция. Меня делегировали в партком, чтобы заниматься вопросами, связанными с общественным мнением. Мы, среди прочего, затеяли издавать газету «Трибуна». Была такая демократическая платформа в КПСС. Всё же поделилось на платформы, шли споры… Мы подчеркивали, что мы по своей природе более демократичны, нежели другие наши коллеги по партии. Эта газета была выражением позиции университетского парткома.

О редакторе Гаврилове

Существовал конфликт между «Вечерней Казанью» и Городским советом. Андрей Гаврилов пытался сделать газету самостоятельной. Многие люди, даже те кто, называл себя демократами, были против. Считали, что увод СМИ из-под контроля Горсовета — это неправильно. Среди них — Салагаев. Мы с ним занимались социологическими исследованиями по заказу ВЦИОМ. У Гаврилова и Салагаева на тот момент сложились плохие отношения. Я выступал посредником, который носил в «Вечернюю Казань» материалы по нашим исследованиям. Тираж «Вечерней Казани» — 250 000 экземпляров на миллионный город. Если коэффициент семейственности — четыре, то газету получала каждая семья.

Как-то Гаврилов мне сказал: «Слушай, ты же хорошо пишешь, приходи к нам». Это все случилось непроизвольно. Я туда не просился. И вот он меня взял на очень хороший контракт. По тем временам «Вечерняя Казань» платила большие деньги.

Откуда были средства? Я никогда этим вопросом не задавался! Я был молод, мне дали отличные условия и зеленый свет. Я с ним поработал не очень долго, чтобы понять его. Он вскоре умер.

Ходили разговоры о каком-то сейфе Гаврилова, в котором что-то лежит и является гарантией для него и для газеты. Не знаю… Из того, что мне давалось в качестве поручений и что я находил в качестве тем, а темы валялись, как говорится, под ногами, проходило все.

О редакции Вечерней Казани

«Вечерка» точно научила работать под одной крышей отличающихся друг от друга людей, с совершенно несхожими взглядами. Общее целеполагание было на уровне внутреннего договора. Мы понимали, что, может быть, по-иному видим события, которые сейчас происходят, но это нам не мешало дружить, писать, появляться рядом на одной полосе нашим разным материалам с разной тональностью и разной степенью симпатией к чему бы то ни было. У нас было то, что сегодня называется красивым словом «толерантность», к ней мы относили не только межнациональные отношения, но и вообще терпимость к другому мнению и взглядам, к другим позициям.

Ну а знаменитому Сократа «я пью за вас, враги мои» — этому я там точно научился. Ты можешь не принимать позицию человека, но обязан ее услышать и должен понимать: от того, что ты ее не принял, она никуда не исчезнет. Кстати, среди тех, кто мне тогда давал интервью и комментарии и верил, что я их опубликую честно, без всяких заворотов, несмотря на мое внутренне приятие-неприятие, были тот же Салий (один из лидеров коммунистов) и Фаузия Байрамова. Я их позицию и сейчас не очень понимаю, но это не значит, что мне можно ее игнорировать и сознательно извращать.

О Равиле Муратове

Равиля Муратова, по большому счету, я могу назвать своим учителем. Равиль Муратов всегда воспринимался как антикризисный менеджер. В 90-х он отвечал за самые неблагодарные участки — соцзащита населения, торговля, внешнеэкономические связи. А в торговле тогда не пойми что творилось.

Внешнеэкономическая деятельность только разворачивалась и было не понятно, как это делать силами региона.

В Татарстане была политическая воля первого лица, которая держала ситуацию под контролем. Был сформирован единый аналитический центр правительства. Муратов курировал создание этого центра. Он пригласил меня отвечать за блок, связанный с медиакоммуникациями. Я с ним работал до этого как обозреватель, который занимался аналитикой в области экономики и социальных процессов. Это сформировало определенный уровень доверия. Когда его назначали на участки, связанные с разработкой первой большой экономической программы развития РТ и ее реализацией (кстати, в СМИ ее называли программа «Жизнь после нефти», ибо там упор уже делался на инновационную экономику знаний), КАМАЗом, нефтехимией, Украиной, очевидно, что он привлекал людей, которых знал и которым доверял. А как по-другому?

О приходе в Татар-информ

Татар-информ был создан как хозрасчетное предприятие решением бюро обкома партии за подписью Шаймиева. Вообще, регионам не разрешалось иметь собственные информагентства… Но Татарстану многое прощали и прощают. Потом из хозрасчетного оно перекочевало в государственное учреждение. В 2007 — из ГУ стало частью акционерного холдинга Татмедиа.

Что касается фактической истории, то в 2005 году, когда я пришел в Татар-информ, изданию было 15 лет. В узкой профессиональной среде оно было известно. До меня директором там работал Рашид Галямов. Вот в чем ему не откажешь, так это в умении делать свое дело. Нравятся кому-то его взгляды на жизнь, не нравятся — это другой вопрос. Он начал создавать его как интернет-агентство полного цикла. До Галямова директором в Татар-информе была Римма Ратникова. Оттуда она ушла в Госсовет. В этом смысле я пришел не на пустое место. Кто-то там меня немножко извратил, сказали, что я пришел на развалины. Это не так. Я говорил, что Татар-информу в 2005-м сложно было претендовать на какие-то рейтинги и большую читательскую аудиторию.

Нам поставили задачу — сделать информационное агентство федерального значения. Сегодня ее выдвигают вновь. Она и так была заявлена 10 лет назад и была решена. С 50-й позицию в Яндексе — Медиалогии тогда не было — оно быстро вошло в 20-ку. Среди агентств России Татар-информ занимал 15-ое, 18-ое места. Прорваться выше невозможно, там федеральные игроки типа РИА-Новостей.

Они пишут на десятках языках мира, у них фантастический объем информации….

О работе Татар-информ

Что касается влияния ИА, то здесь главное — цитируемость. Учитывая ареал, за которое ИА отвечает, из региональных информационных агентств оно имеет сегодня самую высокую цитируемость. Некоторое время я очень печалился, когда Ура.ру обогнал Татар-информ. У них то редактора посадят, то снова освободят. То главбуха арестуют, то деньги отнимут. То они вдруг напишут про личную жизнь Путина. Но это, можно сказать, цитируемость искусственная…. Сейчас самый, наверное, цитируемый человек в Казани — Ибрагимов. Но это ни о чем не говорит, понятно, это конъюнктурно так сложилось, и он будет самой популярной персоной по любому рейтингу по итогам недели. Ну и что? Это никак о его влиянии не говорит. Но такие цифры были, и меня это заботило. А сейчас в Ура.ру возня прекратилась. Татар-информ опять вышел на первые позиции. То есть в регионах нет агентств такой силы и мощи.

О кризисе на рекламном рынке

Как вы знаете, в последний год не лучшим образом складывалась картина с рекламным рынком. Он обвалился. Если Татар-Информ имел порядка 17 миллионов доходов в 2013 году, то в прошлом году не дотянуло и до 10 миллионов. Обвал рекламного рынка сильно сказался. Когда говорили, что реклама уходит в интернет, она ушла в развлечения и видеоигры. Растет трафик по просмотрам бесплатных фильмов через интернет.

А информационные ресурсы, традиционно работавшие в Интернете, компании на телерынке и в печати понесли урон. Нельзя забывать, что в Татарстане начала развиваться конкурентная среда уже с большой буквы: вы оживаете — другие оживают. Помните, мы с вами долгое время бегали и думали, что кого-нибудь оживить можно только привязав к Татар-информ. Сегодня уже находятся внешние источники. По мере развития бизнеса, как бы он там не ныл, он все равно развивается, он все равно другой, чем 10 лет назад, и готов вкладываться в СМИ.

Об уходе из Татар-информа

Мой уход из Татмедиа связан с тем, что появилось предложение Ильшата Гафурова. Было принято решение о создании Высшей школы журналистики и медиакоммуникаций. Здесь будет концентрироваться широкий спектр: образование, научно-прикладная деятельность, с практической составляющей. Все они условно эталонные, соответствующие тому видению будущего, под которое будут затачиваться специалисты. Очень интересное предложение и я на него согласился. Понимая при этом, что определенная свобода у тех людей, что сейчас пришли руководить Татмедиа появляется по отношению к тому СМИ, которое я возглавлял 10 лет.

О Высшей школе журналистики

Есть трехуровневое недовольство. Общество в целом не очень довольно и не очень доверяет сегодняшними СМИ. Сами действующие СМИ не очень доверяют системе подготовки для них кадров. Применительно к Татарстану это осуществляет, осуществляло и будет осуществлять КФУ. Из других регионов тоже приезжают, но основные кадры готовятся здесь. СМИ говорят, что не тех тут производят. Но мы видим, что большая часть студентов, учась, параллельно работает в действующих СМИ. Они получают их бациллу «как с точки зрения действующих СМИ надо работать». Круг замкнулся. Я слышу, некоторые СМИ дают команду набрать из числа студентов 10 человек, чтобы они бегали в качестве живых диктофонов, а потом приносили это в редакцию, а там будет умный редактор, который это перепишет в удобоваримые тексты. 10 студентов очень быстро превратятся в… мусор. Изначально будут уничтожены все профессиональные навыки, взгляды, подходы, позиции, принципы — любые термины подгоняйте — все будет выхолощено. Из этих людей будет сложно создать журналистов будущего. Надо разорвать этот порочный круг. Необходимо менять систему образования, вносить серьезные коррективы в учебный план и максимально купировать практику в стенах самого университета. Говорят, что тогда трудно будет платникам. В Лондонском университете аналогичное образование от 9 до 16 тысяч фунтов в год стоит. И нельзя работать. Поэтому и здесь надо выбирать. Другое дело, мы должны создать систему своих эталонных медиа. КФУ может это сделать. Сегодня есть университетское телевидение – суперупакованное, отличная команда. Его следует довести до совершенства. Оно уже присутствует в ряде кабельных сетей. И через умножение предложений по контенту нужно дальше продвигаться и по новым сетям, увеличивая свою аудиторию, соответственно, расширяя узнаваемость людей, которые там работают.

О будущем журналистики

Слово «менеджеры» мы заездили немножко. Все-таки в таком хорошем, нормальном смысле они«управленцы-менеджеры информацией». Мы даже сейчас в виде эксперимента хотим презентовать и открыть центр управления информационными потоками. Звучит, конечно, совсем по-космически. Можно создать такие центры? Можно. И они появятся. К искусственному интеллекту движутся все крупные компании: Гугл, Яндекс и прочие…Но как при этом изменится роль, функция и место журналиста? Не надо быть великим экспертом, чтобы уверенно сказать — через 10 лет это точно будет другим. Возможности позволяют. А вот каким — не знаю. Чутье, опыт подсказывают. Очень давно Муратов показал мне сотовый телефон. Он привез трубку из Штатов. Я посмотрел, порасспросил специалистов и написал, что придет день, когда проводная связь никому не будет нужна. У каждого ребенка в штанах будет лежать аппарат и родители смогут узнать, где он и что с ним. Меня вызвали к тогдашнему руководителю производственно-технического управления связи. И сказали, что я псих, что я — ненормальный. Что я верю в буржуазные сказки. Я не был провидцем. Я ничего в этом не понимал. Но каким-то образом мне стало понятно, что это точно изменит мир. Он станет другим. Каким? Если бы я тогда это предсказал, то я был бы гений. Мне говорили, что «это никогда не станет народным, это будет стоить миллионы долларов». Стало. Сейчас также очевидно, что журналистика на пороге фундаментальных перемен.