Александр Сидякин: «Запретительный характер Думы придумали журналисты»

фото: rk.karelia.ru

— Вы редко даете интервью, а если даете, то по каким-то локальным информационным поводам.

— Потому что не вижу в этом необходимости. Готов исправиться.

— Родились вы в Карелии, а потом ваша карьера была связана в основном с Башкортостаном. Как вы оказались в Татарстане и как попали в региональный список «Единой России» на выборах 2011 года?

— Это судьба многих советских людей — осваивали стройки, севера. Папа мой, родом из Калининграда, оказался в одной из таких историй на севере Карелии. Встретил маму, полюбили друг друга.

Потом я работал в Башкирии с Радием Хабировым, он был руководителем администрации президента Башкортостана. Поскольку я занимался юриспруденцией, он попросил меня оказать несколько услуг республике.

У президента Муртазы Рахимова был конфликт с сыном (Уралом Рахимовым, бывшим директором «Башнефти», обвиняемым в присвоении акций нескольких предприятий — Inkazan). Я сопровождал все перипетии вокруг предприятий ТЭКа в арбитражных процессах. Затем мне предложили достаточно большие юридические контракты, и я задержался в Уфе. Это был основной бизнес, а попутно, еще со студенческих времен, я занимался правозащитной деятельностью, формировал свою политическую повестку. Ко мне как к юристу люди приходили разные: богатые готовы платить, а бедные платить не готовы — им удобнее помогать, если ты имеешь какую-то публичную площадку. Поэтому, когда в 29 лет мне предложили стать руководителем регионального отделения Партии пенсионеров, я согласился.

А потом Радий ушел работать к Суркову (Владислав Сурков, бывший замруководителя администрации президента РФ — Inkazan), и я ушел следом за ним в администрацию президента (совсем короткий период, вы его даже не найдете). После чего мне довелось поработать в Федерации независимых профсоюзов — конфигурация так сложилась.

В мае 2011 года был сформирован Общероссийский народный фронт. Многие активисты живут в Москве, но естественно, московский список не резиновый. Так я оказался в Татарстане, и считаю, что мне тогда очень повезло.

Задача была не просто быть статистом, а, во-первых, сработаться с региональной властью, и, во-вторых, отстаивать на федеральном уровне интересы республики. Этим я все пять лет занимался. Когда встал вопрос, продолжать ли мне работать в Думе от Татарстана, руководством республики на него был найден положительный ответ.

— А почему было решено перейти в «Единую Россию»?

— В свое время Миронов (Сергей Миронов, лидер «Справедливой России» — Inkazan) задумал объединение, Партия пенсионеров автоматически оказалась в «Справедливой России». Сначала это провозглашалось как партийный проект Путина, а потом они начали его критиковать. Я ушел, меня это не устраивало. Мой президент — Путин. Я на него равняюсь.

— Как депутат от Татарстана вы наверняка в курсе всего, что обсуждается в республиканском правительстве, в Госсовете. Иногда возникают дискуссии по поводу федеративных отношений. Но кажется, власти Татарстана боятся вступать по этому поводу в открытую полемику.

— В полемику вступают довольно часто. Когда речь идет об отстаивании принципов федеративного устройства России, эти дискуссии регулярны. И Фарид Хайруллович (Мухаметшин, спикер Госсовета — Inkazan) постоянно поднимает тему, и Минтимер Шарипович (Шаймиев, первый президент РТ — Inkazan). Не помню ни одного случая, когда федеральный центр покушался на какие-то полномочия, и Татарстан молчал.

— Здесь есть о чем поговорить. Кто-то считает, что у регионов мало налоговой и законотворческой свободы, кто-то — что лучше оставить все как есть. Вы имеете какую-то позицию по этому вопросу?

— Наша 25-летняя практика взаимодействия с федеральным центром позволяет сказать, что никакого нового вектора не нужно. Просто не нужно дополнительных покушений на статус-кво — он всех устраивает. Конечно, мы не всегда довольны тем, как складываются наши межбюджетные отношения. Сейчас для выравнивания бюджетной обеспеченности 1% от налога на прибыль будет перераспределен от богатых регионов бедным. Для нас это потеря 10 миллиардов. Возможно, их удастся вернуть через другие бюджетные инструменты.

Татарстан, очевидно, не против быть регионом-донором. В республике собирается 300 миллиардов налогов, а бюджет у нас 160 миллиардов. Но с нас еще хотят взять. Получается так: регион эффективен, создает дополнительный продукт, точки роста, работает 24 часа в сутки, и самое простое решение — обложить его дополнительным налогом. Решение небесспорное. Но у нас есть гарант Конституции — народ его избрал, и он определяет внутреннюю и внешнюю политику.

— О прошлом созыве Госдумы у граждан остались плохие воспоминания. К правительству относятся плохо, а к Думе еще хуже, что подтверждается опросами. С 2012 года протестные настроения упали, а отношение к Думе не изменилось. Наверное, потому, что некоторые депутаты не могут молчать, выступают с глупыми инициативами, а СМИ это тиражируют. Неужели в парламенте всех это устраивало?

— Не думаю, что такая постановка вопроса — всех устраивало — правильная. Тогда был разрыв: оценка легитимности прошедших выборов не отражала настроения в обществе. В 2011 начались протесты. Люди говорили: «Мы не так голосовали». В этом созыве сомнений в легитимности нет, она значительно выше, и это признали все политические партии.

Надо понимать, что от депутатов всегда ждут ответственного подхода, и только один наш спикер Володин (Вячеслав Володин, новый председатель Госдумы — Inkazan) смог всех настроить. Совершенно логично, что пустой зал — это раздражитель для общества: «Мы голосовали, платим вам деньги, а вы не ходите на заседания». Вашего покорного слуги это не касается. Я всегда ходил в прошлом созыве, не пропускал массово, постоянно был в повестке.

— Вы сказали про Володина. Выходит, многое зависит от руководителя?

— Роль личности в истории никто не отменял. Был Сергей Нарышкин, такой рафинированный интеллигент. Он тоже многое сделал, сделал парламент местом для дискуссий. У Нарышкина была своя роль: тогда был период турбулентности, был митингующий средний класс. Сейчас другая задача. Есть определенный рейтинг доверия власти, уровень легитимности сформированного парламента, и, конечно, перед новым руководителем стоит задача не допустить, чтобы парламент стал местом времяпровождения.

Дума обновилась наполовину. В обществе есть запрос именно на такой парламент — легитимный, конкурентный, правильно исполняющий свои обязанности.

— Что прошлая Дума была местом для дискуссий — вопрос спорный. По большинству наиболее важных вопросов она лишь ретранслировала мнение президента или правительства. Вы с этим согласны?

— Если бы я не работал в предыдущем парламенте, возможно, мне было бы легко сделать такое заявление. Безусловно, большая часть законопроектов была от президента и правительства, но значительная часть принята по инициативе самих депутатов. Я сам был автором резонансных законов, меняющих жизнь гражданского общества, инициатив в части реформирования ЖКХ.

Но то, что у парламента должно появиться собственное лицо, авторитет, узнаваемый стиль — это да. Над этим сейчас работает спикер Володин. Появляется философия, если хотите, химия отношений между нами и правительством. Мы стараемся этот тренд поддерживать.

— Впечатление, что на любые вызовы Госдума в последние годы реагировала одним образом: запретить. Ассоциация «Агора» ругает власть — депутат Сидякин вносит закон, который усложняет жизнь всем НКО. СМИ пишут про дачи чиновников — из СМИ выгоняют иностранных акционеров. В ответ на ситуативные проблемы принимаются институциональные решения. Вам не кажется, что это опасно? Ситуации меняются быстро, а институты создаются годами.

— Совершенно с вами не согласен. Запретительный характер Думы — это история, придуманная журналистами. Я делал подборку условных запретов. В предыдущих созывах их было значительно больше, чем в шестом. В общем объеме запреты составляли меньше 10% от принятых законов.

Кроме того: уверен в абсолютной правильности моих законов. Если бы их не было, то вполне возможно, что раскачали бы ситуацию, как на Украине. Украина — как раз результат работы НКО, которые финансировались из-за рубежа, митингов, которые финансировались из «черной кассы», этих технологий «желтых революций». Из этого получился Майдан — разорванная в клочья Украина, вырванные из контекста куски истории, которые сейчас наскоро приклеиваются к государственности. В масштабах такой страны как Россия, ядерной державы, это могло привести к катастрофическим последствиям, к распаду государственности.

Накануне каждой избирательной кампании финансирование НКО увеличивается в десятки раз. Экологам надо выступать против трубопроводов, профсоюзам — против социального блока правительства, предпринимателям и шпане из интернета — против власти в целом. Технология-то обкатанная — «Фейсбук», «Твиттер». Наступления на НКО не было. Из 300 тысяч НКО в стране только пять тысяч получают иностранное финансирование.

Чиков с «Агорой» (Павел Чиков, руководитель международной правозащитной группы «Агора», член СПЧ при президенте РФ — Inkazan) говорят: «Мы — это мнение людей». Может, это и мнение людей, но людей, профинансированных через «Ю-ЭС-ЭЙ-АЙ-ДИ» (USAID, Агентство США по международному развитию — Inkazan). Никто не запрещает им работать, просто зарегистрируйтесь в реестре иностранных агентов. Я считаю, что то, что было сделано, было правильно. Это была институциональная реакция на институциональные вызовы.

— Как вы оцениваете внутреннюю экспертизу законопроектов в Госдуме? Некоторые принятые законы, кажется, только навредили.

— Понимаю, о чем вы говорите. Сейчас уровень экспертного обсуждения существенно повысился. Во-первых, уровень профессионализма существенно вырос, даже за пятилетний срок. Приходит поколение людей нашего с вами возраста, а люди, которые были, условно говоря, красными директорами, постепенно уходят. Те, кто не умеет пользоваться интернетом — такие мэры уходят, чиновники постепенно уходят. Но есть к чему стремиться.

— Вы много говорили про День народного единства. Видно, что для вас это важный праздник. Но единство можно понимать по-разному. Как понимаете вы?

— Мы все очень разные. Посмотрите на алеутов, на бурятов, эвенков, посмотрите на чеченцев, на вепсов, на татар, марийцев. Это абсолютно разные народы с разными культурными кодами. Но есть единый код — это наша страна, она исконно формировалась людьми, которые здесь жили, не пришлыми колонизаторами. Когда у всех этих народов появляется общая цель — видеть страну сильной, видеть страну, которой хочется гордиться, — начинаешь гордиться и самоидентификацией в качестве российского человека.

Когда Крым воссоединился с Россией, Путин нас собирал и говорил, что ему поступают письма с благодарностью из императорского дома Романовых. Потому что весь прошлый век людей разделяли. На советских и несоветских, на людей, которые смогли адаптироваться к новой рыночной экономике, и оказавшихся за бортом. После Крыма появилась какая-то стяжка, мы все гордимся страной.

— Можете однозначно сказать, что есть единство?

— Есть единство, да. В стране нет конфликтов. Мы все сплотились под внешними угрозами.

— А разобщенность?

— Недовольные всегда будут, в этом смысл существования демократии — учет мнения меньшинства при принятии решений большинством.

— Вы создаете впечатление человека, занимающего очень резкую позицию по отношению к противникам действующей власти. Это так?

— Думаю, что вы заблуждаетесь. Моя позиция гораздо более сдержанная, чем у некоторых моих коллег по фракции и партии. Я считаю, что есть методы запрещенные, которыми нельзя расправляться с оппозицией, и есть нормальные, которыми можно и нужно работать. Это немножко ошибочное ощущение, складывающееся, наверное, из тех законов, которые в 2012 году были приняты по моей инициативе.

Я сторонник самого широкого обсуждения, но категорический противник навязывания нам каких-то ценностей из-за границы. Оппозиция, которая существует внутри, должна быть.

— В 2012 году была эмоциональная история с растаптыванием белой ленточки. Тогда вы сказали, что это символ предательства, экспортной революции. По-вашему, такие оценки не порождают противоречия в обществе?

— Сейчас многие из тех, кто тогда носил белые ленточки, пришли в Общероссийский народный фронт. Та же «Справедливая Россия». Конечно, это было эмоционально. Подача была своеобразная, но в целом она отражала мое ощущение того, что готовится цветная революция. Я лично видел договор Норвежского Хельсинкского комитета с ассоциацией «Голос» — 28 миллионов рублей передают на формирование мнения избирательных комиссий, на поддержание цветного аппарата. Я все это видел. Я не говорю, что все, кто носил белые ленточки, предатели. Но те, кто их внедрял в общественное сознание — предатели. С ними разговор короткий — руки прочь от России.